Святослав Логинов - Чёрный смерч [сборник]

Деревенька была небольшой, всего в ней жило сотни полторы человек, не считая младенцев, которых нигде в расчёт не берут, ибо ещё неведомо, вырастет из младенчика родович или умрёт бедняжка по весне от бледной немочи, или летом от лихорадки, а то зимой простынет и изойдёт кашлем. Как ни верти, а у любого народа половина детишек до шести лет не доживает. Потому у многих племён младенцам прежде времени настоящего имени не нарекают, а человеком начинают считать лишь в отроческом возрасте.

Род лосося и сам был невелик. В нём насчитывалось пять деревень, и эта ещё не из худших. Хотя главный посёлок стоял отсюда в двух неделях тяжкого таёжного пути, почти на самом берегу ледовитого моря.

До самой деревни Таши не дошёл, прежде его встретили люди. Девчонка, лет, наверное, десяти, завидев Таши, кинула лукошко, в которое покуда не успела наломать грибов, сдёрнула с плеча маленький, круто изогнутый лук, крикнула: «Стой!» — а затем завизжала на всю рощу, как только девчонки умеют, что и в селении слышно было.

— Лук-то опусти, — сказал Таши. — Свой я. Таши из рода зубра. Зубрёна — моя сестра, знаешь такую?

— Всё равно — стой! — серьёзно предупредила девчонка, на мгновение прекратив визжать.

Лук в загорелых исцарапанных руках не дрожал, а лёгкая, на тетёрку, стрела уставилась Таши прямо в живот. Стрела хоть и охотничья, а с десяти шагов, да в брюшину — на месте уложит.

«Всё-таки правильно у нас принято, чтобы женщинам оружие не давать, — подумал Таши, глядя на костяной, со многими зазубринами, наконечник стрелы. — Вот не удержит она тетиву и отправит меня прямиком к предкам, что тогда?..»

— Так и будем стоять? — спросил он. — Видишь же, ранен я.

— Так и будем, — согласилась пацанка. — Сейчас другие девки придут, и решим, что с тобой делать, к старикам отвести или здесь на месте пристрелить. А покуда — стой.

— Видишь же — стою, — смирился Таши.

— И копьё брось.

— Ты, видать, совсем глупая. Без копья мне и стоять невмоготу будет.

— Достоишь. — Голос девчонки не предвещал ничего доброго.

Таши вздохнул и разжал пальцы.

Из-за кустов показались ещё две девушки, постарше. Корзин они не побросали, но луки у обеих были уже наготове.

— Ну где же вы? — плачущим голосом выкрикнула первая. — Видите, я чужинца словила!

— Да будет вам! — разозлился Таши. — Разыгрались! Вам смехи, а я сейчас упаду, не понимаете, что ли? Кровью истек!

— Оставь его, Рябка, — сказала девушка постарше. — Свой это, я его помню.

— Ты, Векша, никак, ведуньей заделалась? — огрызнулась Рябка, и не думая опускать лук. — Зиньку тоже свой убил, а потом оказалось — чужой. Пусть спасибо скажет, что я сразу не стрельнула.

— Ну, как знаешь… — Векша подошла к Таши, подняла кинутое копьё, взамен протянула свою палку, которой раздвигала траву. — Ну, давай, пошли потихоньку. В селении знахарки помогут.

— Не пойду я никуда, — обиженно сказал Таши, — здесь помирать буду. Ты только Стому передай, что наши послы, двое, в ягодном балагане у Болотищ застряли. Старшой в вашу ловушку попал, весь изломан.

— Да ты не злись, — терпеливо протянула Векша. — Сам всё и расскажешь. Потерпи только маленько, до дому всего ничего осталось.

Две другие девушки так и не опустили луков, и Таши, понимая, что дело серьёзное, не стал кочевряжиться. Опираясь на палку и поддерживаемый заботливой Векшей, он дохромал-таки до селения и пересказал всё, что следовало, старейшине. Изжелта-седой Стом, доводившийся дедом Ташиной единородной сестре, рассказ выслушал и немедля отправил две группы охотников, одну — в ягодный балаган, а вторую — по Ташиному кровавому следу.

О том, что было дальше, Таши узнал лишь на следующий день, когда память вернулась к нему. А сейчас усталость, потеря крови и множество неглубоких, но обширных ран сделали своё дело, гонец провалился в небытиё, не то сон, не то просто беспамятство.

Очнулся Таши около полудня. Он лежал на топчане, весь облепленный припарками с целебными травами. Сестра Зубрёна, повзрослевшая и неузнаваемая, в наряде замужней женщины, сидела рядом и разглядывала его лицо. Таши попытался приподняться, но тут же понял, что раны, которых он почти не чувствовал, пока лежал неподвижно, никуда не делись.

— Лежи, лежи, — приказала Зубрёна. Она помолчала и добавила: — Ну ты красив!..

— Это в каком смысле? — не утерпел Таши.

— А в любом. И собой уродился, и птица сирин тебя разукрасила — любо-дорого посмотреть.

Услыхав такое, Таши едва не подскочил, несмотря на все лекарства и повязки. Птица сирин! Да о ней только в сказках рассказывают, будто есть в лесах небывалая сова, бегающая неясыть. Только никто из живых её не видал. Старшие охотники рассказывали, будто сталкивались с такой птицей во время великого бегства в леса, но тоже живым глазом не видели — налетела тварюга среди непроглядной ночи, ударила и бежала. Следы, правда, остались, потому и решили, что была тут великая сова. А он, значит, грудь в грудь с ночным демоном сошёлся и кости ему переломал!

— А с чего вы решили, будто меня бегучая сова драла? — спросил Таши. — Может, мне кто другой встретился.

— Так нашли её мёртвую. Парни по твоему следу сбегали и принесли. Вовремя успели, а то в тех краях лисиц много, они бы её живо порушили. А посланные в ягодный балаган покуда не вернулись, но это уже дело неспешное. Пока твоего товарища до реки донесут, пока плот свяжут, на всё время потребно.

— Ты мне лучше скажи, зачем капкан поставили? До вас, что, тоже мэнки добрались?

— Уж не знаю, как их кликать, но добрались. Впрочем, это тебе дед расскажет. А вот и твоя спасительница!

В отгороженный закуток вошла Векша — та девушка, что не позволила подругам застрелить Таши.

— Вот, выклянчила, — сказала она, протянув Зубрёне крошечную берестяную кубышку.

— Что это? — спросил Таши, улыбнувшись в ответ на улыбку девушки.

— Волчий жир. Сейчас тебя сестрица помажет, так через день бегать будешь не хуже волка.

— Да разве бывает такой? — Таши приходилось свежевать убитых волков, и он прекрасно знал, что на жилистом звере никогда не увидишь ни жириночки.

— Бывает, только у молодых, сеголетков, да если год кормный, да волчица добычлива… Потому он и ценится так, что на сторону не продаём.

— Так, может, не надо тогда тратить. Раны не опасные, само заживёт…

— Надо, надо… — твердила Зубрёна, осторожно намазывая воспалившиеся места смердючим жиром. — Будешь ты у нас как новенький.

Прослышав, что Таши пришёл в себя, явился и дед Стом. Посидел, повздыхал, затем проговорил виновато: